Миросельская птица щастья, или Домой возврата нет

Новую серию «Честная проза» издательства «Эксмо» открыла книга ныне проживающего в Анапе писателя Алексея А. Шепелёва «Мир-село и его обитатели» – как её характеризует сам автор, «повесть в этюдах и размышлениях».

Прозаик, поэт и музыкант, лауреат и финалист ряда престижных творческих премий («Нонконформизм», «Дебют», Андрея Белого и других), член Союза писателей Москвы написал о современной российской деревне, жизнь в которой знакома ему не понаслышке. Шепелёв родился и вырос в обычном селе в Тамбовской области. Именно его жители – колоритные, узнаваемые, очень живые – и стали героями нового произведения автора, характеризующего свой стиль как «эгореализм».

В легко узнаваемой ценителями «шепелёвского стиля» манере, иронично и сочно, уверенно жонглируя словами и затейливыми конструкциями из нанизанных друг на друга предложений, Алексей Александ-рович вспоминает о своём детстве и рассказывает, как безвозвратно изменилась за последние три десятилетия деревенская жизнь.

Выстраивая полотно повести в первой части «Гляну на село…» изначально из сверхкоротких очерков-зарисовок о заявленных в заглавии обитателях, он во второй, гораздо более объёмной части, переходит к философскому обобщению жизни современной российской деревни, которая практически вся и есть – затерянная в тамбовской глубинке Сосновка, мало кому нужная, существующая по заведённому издревле укладу – тоже, правда, изрядно искажённому и потрёпанному вторжением города…

Герои первых новелл – Юрий Борисович, тётя Валя Колобок, Чубатый – каждый удостоены «именной» новеллы. Не карикатурные и не гротескные, общающиеся на своём полудиалекте, эти примечательные типажи вызывают то улыбку, то сочувствие. Появляются они мимолётом и в продолжении книги, в результате чего испытываешь эффект радостного узнавания.

Благодаря мастерству писателя эти люди – реально существующие! – становятся читателю почти что друзьями или даже дальними родственниками. Потому с какой-то стискивающей сердце грустью узнаёшь из ремарок в финальной главе, что Лимонхва и Коля Зима не пережили очередную зиму – замёрзли. Их трагическая гибель, возможно, и кажущаяся противоестественно-нелепой тем, кто привык ежедневно пользоваться всеми благами цивилизации, для мира-села – явление обыденное: здесь спокойно относятся к смерти. Да и сам этот микрокосмос неуклонно движется к распаду, с каждым новым десятилетием теряя, подобно тамбовскому чернозёму, плодородные слои, пока, увы, совсем ничего не останется…

Однако назвать новую книгу А. Шепелёва депрессивно-упаднической несправедливо. Печаль автора светла, а симпатии к героям, даже самым несимпатичным, очевидна. Самые невесёлые размышления об уходящей натуре, тающем на глазах благополучии (заброшенные хозяевами избы, разбитые и неподлежащие восстановлению дороги, заросшие сорняками дворы) смягчаются фирменным шепелёвским чувством юмора.

За размышлениями о селе и о городе, их извечном противостоянии и непохожести скрывается ещё одна серьёзнейшая проблема – неприкаянности творца, его невостребованности. Обитатели родного села не особенно разбираются в чтении и писательстве – после выхода первой части повести в «Новом мире», где она, между прочим, была названа одной из лучших журнальных публикаций года: «Чуть ли не опровержение собираются писать в районной газете! Не кострами инквизиции запахло, но особенно родоплеменной обструкцией и выдворением персоны нон грата».

Здесь нет гордости за добившегося широкого признания в литературных кругах односельчанина – лишь неприятие, ведь он, как ни крути, чужеродный в местных реалиях феномен, для которого, как для героя Томаса Вулфа, «Домой возврата нет». Даже самые близкие люди – кровные родственники – быстро забывают о его успехах: «…картошку бы копать, свеклу возить, до шоу «Голос» успеть убрать скотину».

Впрочем, нет для писателя покоя и комфорта и в городах больших (см. роман «Москва-bad») или малых. И в муравейнике мегаполиса, захлёбывающемся в суетливом движении толпы, Шепелёв остро ощущает «человеческий вакуум», и в этом бесконечном и безрезультатном, изматывающем духовно и физически поиске своего уютного мира – мира-села или мира-города, Миргорода – заключается глубинная трагедия автора.

Ещё в своей первой прозаической книге (роман «Echo») Алексей А. Шепелёв с присущей ему изначально прямолинейностью, честностью
и открытостью впускал читателя в свои мысли, выворачивал наизнанку душу, шептал-говорил-кричал, не скрывая боли и радости, о том, что ему важно, что его по-настоящему волнует (и, конечно, не только его!). Тенденцию к своего рода исповедальности продолжает «Мир-село». Разве что эпатаж ушёл полностью, и на место прежнего стремления шокировать читателя, вытряхнуть его из мягкого и тёплого кокона беспроблемного существования пришли спокойствие, созерцательность и мудрость.

Повесть являет собой ещё и интереснейший слепок, запечатлевший переломный и переходный период в жизни деревни. На глазах у писателя, родившегося в 1978 году, разваливается СССР и начинаются не самые вдохновляющие перемены: закрываются объекты культуры, многие жители из тех, что посуетливее да порасчётливее, уезжают зашибать деньгу в крупные города, наступает всеобщее запустение. Деревня прев-ращается, по образному выражению прозаика, в «плоский тающий остров настоящего», завершается целая эпоха, «аграрная цивилизация и впрямь уходит», и пока не особенно ясно, каким будет завтрашний день Сосновки и тысяч таких же малых населённых пунктов, щедро рассыпанных по картам России.

Однако Алексей А. Шепелёв намеренно не сгущает краски, не превращает эпилог повести в эпитафию. Его герои всем проблемам и невзгодам назло продолжают собираться за большим столом на семейных торжествах, самозабвенно горланить – да так, чтоб на всю улицу! – «птицу щастья завтрешнего дня» и с по-детски наивным восторгом смотреть на залпы новогоднего фейерверка, раскрашивающие звёздное небо. Финальная фраза повести «Пока поют о космосе, пока летают – стоит село» даёт пусть и окрашенную долей горечи (и летают-то всё меньше и меньше, не до вселенских просторов сейчас), но всё-таки надежду, что «мир-село» продолжит свой путь на орбите.

Текст повести полифоничен. Он варьируется от жизнеописания и сюжетных, порой даже остросюжетных рассказов до публицистики и лиричных или ироничных микроэссе. Однако жанровое многообразие не выглядит излишне пёстрым, не рассыпается на фрагменты. Универсальным цементирующим раствором, объединяющим кирпичики текста в нерушимый монолит, становится язык автора – живой и пластичный, напоминающий по своей мелодике и выверенной ритмике поэтические строки. Вдумчивый читатель получит настоящее удовольствие от «пузырящегося, шампанского языка» (такую характеристику шепелёвской прозе дал Захар Прилепин).

Вообще в предельной открытости, лёгкости подачи, выразительности описаний и есть неповторимое очарование «Мира-села» – пожалуй, самого доброго, глубокого и искреннего произведения о российской глубинке, вышедшего за последние десятилетия. Это именно та книга, которую хочется порекомендовать для чтения людям любого возраста: одни почувствуют ожидаемую ностальгию, другие согласятся (или нет, да это и не столь важно) с чётко очерченной позицией писателя и гражданина.

Возможно, когда-нибудь и односельчане, сбросив оковы «сосновщины», примут земляка, словно блудного сына, с распростёртыми объятьями, и долгий и трудный путь домой всё-таки завершится.