16+

издается с 27 февраля 1918 года

Какой помнят Великую Отечественную анапские дети войны

22 июня 2018

Оксана Чурикова

Надежда Васильевна Шутова и Светлана Васильевна Боловина – родные сестры.

Светлана родилась перед самой войной, в 40-м. А вот старшей, Надежде, к началу оккупации исполнилось пять…

 «Наши с фрицами поменялись небом»

Мы разговариваем во дворе их дома в Алексеевке, в густой тени виноградника. Он был построен еще прадедом в позапрошлом веке. И тоже немало повидал.

– Вон, видите рядом с домом подвал, там у нас было бомбоубежище, – рассказывает Надежда Васильевна. – Помню, когда Анапу бомбили, у нас постоянно люди оставались из города, и мы в нем прятались. Там, на стенах подвала (жаль, не смогу уже спуститься, чтобы вам показать) до сих пор сохранились засечки: люди отмечали, сколько они времени провели внизу… 

С грустной улыбкой Надежда Васильевна вспоминает, как с мальчишками бегали они по улице и горланили: «Наши с фрицами поменялись небом!» (имелось в виду, что сейчас они нас бомбят, а потом наши летчики полетят на Берлин). И еще пели: «Синее море, красный пароход, папа уедет на Дальний Восток, папа будет воевать, а мама дома – слезы проливать».

…Об отце Надежда Васильевна вообще не может без слез говорить. Она вспоминает, как перед самой войной в школе у старшего брата был какой-то праздник. Трехлетняя Наденька с мамой и папой пришла туда. И в нарядном платье пела со сцены: «Три танкиста, три веселых друга» – любимую песню отца.

– С тех пор и на всю жизнь это главная моя песня, – вздыхает Надежда Васильевна.

Их отец, Василий Анисимович Мосьпан, работал электриком в сельэлектросвязи. Поэтому поначалу получил бронь. Но в августе 1942 года, когда враг уже рвался к Новороссийску, он тоже ушел на фронт. Мама осталась одна с четырьмя детьми…

И Света стала Зиной

А вскоре после этого в Анапу вошли оккупанты. Сразу же был установлен комендантский час, день и ночь по Алексеевке ходили патрули. Из разговоров взрослых они, дети, слышали о зверствах фашистов. В том числе и о том, что где-то у глинища были расстреляны около полусотни подростков. По городу проходили облавы.

Однажды вечером к ним заглянула соседка: «Мария, собирай вещи, завтра вас погонят в Германию». Надя и Светланка смотрели, как, тихо плача, мама собирала узелок. Остальные вещи, документы и фотографии завернула в клеенку и закопала в огороде. К счастью, тогда их не угнали (и в следующий раз тоже). Но в спрятанный в земле узел попала вода. Поэтому довоенных фотографий в семейном архиве не сохранилось.

С начала оккупации в доме Мосьпанов разместилась немецкая комендатура (на всю Алексеевку всего-то и было две больших хаты – у них да у Мельниченко). На веранде всегда толпился народ, пришедший отмечаться. А семья ютилась на второй половине.

Однажды немецкий офицер, увидев мать, за подол которой держалась маленькая Светка, угрожающе проговорил: «Мамка, у тебя дочку Светлана зовут… И у Сталина дочку так зовут. Поменяй ей имя, а то немецкому офицеру пули не жалко: пуфф, и нет дочки».

То, что и у второй ее дочери имя неблагонадежное – Надежда (как жена Сталина), от внимания фрица как-то ускользнуло, так что Надя осталась при своем имени. А вот Свету они переименовали. Батюшку даже вызвали, чтобы окрестил ее.

– До четвертого класса я была Зиной, – улыбается Светлана Васильевна. – Пока в школе не потребовали свидетельство о рождении, чтобы выдать документ об образовании.

Корова-партизанка

– Время от времени румыны приходили с обыском, – продолжает свой рассказ Надежда Васильевна. – Эти партизан искали, правда, всё больше по кастрюлям. Как-то мама, взяв у деда Смаглюка подводу, привезла свеклы для коровы. И тут же румыны заявились. Сначала свеклу забрали, а потом и за кормилицей нашей пришли… Но пес Тузик такой лай поднял, что они передумали заходить. А мы скорей прятать корову.

Сначала бедняжка жила в трансформаторной будке на водокачке. Затем пришлось укрывать ее… в доме. В их половине было две комнаты. Коровенку они завели в дальнюю (как раз через стенку от коменданта): дверь закрыли и замаскировали ее, завесив ковриком и придвинув кровать (будто и нет второй комнаты!). Там Майка прожила довольно долго. Пока один наблюдательный немец не заметил, что окон два, а комната вроде как одна. Мать успела увести корову к соседу.

Затем Майку прятали на огороде, в глубоком окопе для хранения овощей. Летом, когда про буренку вроде все забыли, мать вывела ее в огород, привязав к дереву пастись. И тут ее снова увидели румыны. Немцы, прознав, потребовали трофей себе. Поскольку мать упорствовала, ее взяли под стражу и куда-то повели. В конце концов, не выдержав, она расплакалась: шут с вами, забирайте! Пошли немцы в огород, а там только веревка оборванная на дереве. Запричитала мама, дескать, убежала буренка. Фашисты весь вечер ходили по Алексеевке, звали: «Майка! Майка!» (После выяснилось, что мать сама ее спрятала в окопчик, специально оставив веревку). А наутро в Анапу вошли наши. И Майка, будто почуяв свободу, выползла из окопчика и, задрав хвост, галопом понеслась в сторону виноградников.

Геройски защищая Родину…

– Увидев моряков в черных бушлатах, женщины бросились их целовать-обнимать, – вспоминает Надежда Васильевна. – Радости было! Маме моряки подарили суконное серое одеяло. Мы им и после войны укрывались. Поинтересовались, нет ли вина. «Если немцы не забрали, то в «копанке» должно быть два бочонка по пять ведер», – сказала мама.

На другой день моряки вернули ей бочонки и деньги принесли. Они так нам были нужны! Мне на них потом одежду к школе справили. Хотя нищета была страшная. Помню, зимой 44-го мама носила меня в школу на руках, потому что нечего было обуть, а снега навалило по самую арку.

После освобождения Анапы в их дворе какое-то время было что-то вроде госпиталя. На лавках в три ряда стояли носилки с ранеными солдатами – стонущими, в окровавленных бинтах. Надя со Светой, как могли, помогали: кому попить принесут, кому одеяло поправят, санитарку позовут.

День, когда пришла похоронка, особенно остро врезался в память. Немногочисленные письма-треугольники, которые они получали от отца, мать всегда читала вслух. И в этот раз начала громко: «Ваш муж, рядовой Василий Анисимович Мосьпан, погиб смертью храбрых, геройски защищая Родину, в боях северо-западнее города Керчь, у села Ярков Кут…».

Надя, сидевшая в это время на перекладине под столом, в голос заревела. А мать вроде как не поняла. И принялась читать сначала… А голос ее стал переходить в вой…

Он погиб как раз в день ее рождения, 4 декабря 1943 года, в православный праздник введения во храм Пресвятой Богородицы.

Много позже, годах в 60-х, они ездили в Ярков Кут. Нашли братскую могилу и местного деда-поисковика, у которого была целая тетрадь с фамилиями погибших. Но отца среди них не обнаружилось. Поэтому имя Мосьпана Василия Анисимовича высечено на плите у Вечного огня в станице Анапской, откуда он призвался. А они, дети войны, на хрупкие плечи которых легли совсем не детский страх, непосильный труд, гибель отцов на фронте, сиротство и ужасы фашисткой оккупации, они всю жизнь хранят в своих сердцах память, скорбь и неизбывную боль.

Виктория Сологуб

 

 

Читайте еще новости Анапы